… последней встречи с невестой на вокзале в его втором письме к ней из Бад-Наугейма от 29 мая (11 июня н. ст.): «Я оторвался от Тебя как-то вдруг. Точно без приготовления и прямо вслед за “третьим звонком”. До этих пор точно ничего не было, даже все приготовления к отъезду были чужды и мало заметны. Все, точно я еще держал Твои руки и целовал их, и вдруг Ты судорожно обняла и бросила, и ушла в толпу, и там только Твоя фигура видна с отходящего поезда. Это — последнее» (Блок А. Письма к жене. С.136).

⁵ До последней степени (фр.).

 

19

<30 мая 1903. Петербург>¹

Получила сегодня твое первое письмо², милый; так была рада, так ждала его. И ничего, что короткое; хоть строчку получить, так хорошо, так успокаивает, знаешь, что с тобой, хоть немножко. Когда получишь это письмо, уж вы успеете отдохнуть, вероятно; как мама, очень она устала за дорогу?³ Напиши все, родной мой. А я буду писать про себя, верно и тебе интересно. Сегодня опять весь день была ужасно занята и все с кем-нибудь, вот теперь только вечером одна наконец. Утром была у дантиста; от него зашла в Казанский собор, постояла за обедней; потом покупала плюш, была у Голоутина⁴, все ему рассказала. За зеркалом заходила, но ничего не купила, теперь их мало, надо будет нам вместе купить осенью. Дома меня уж ждала Машка⁵, с ней провозилась очень долго; но все хорошо выходит (скажи маме), я очень довольна. Вообще дела наладились и не «угнетают» ничуть.

Все-таки удается выехать не ранее 4-го, а ты уж к этому времени пиши в Боблово, милый. Вечером была у меня Шура; я не видела ее довольно давно; она очень скучает одна, без Миши⁶ и всех своих, говорить ей не с кем; она и отводила душу, а я слушала (про тебя не сплетничала). Она ушла сейчас, а я села писать. Видишь, как проходит день, некогда и опомниться от делового и вообще чужого настроения. И по письму ведь видно. Где-то в глубине то<с>кует, ноет сердце, но его не <чувствуешь?> за суетой; а в ней и силы расходятся и нет уж их, чтобы сосредоточиться, сказать тебе, что нужно бы сердцу. Вот уеду в Боблово, там будешь только ты со мной, все время, весь день, только о тебе думы, мечты; тогда я буду лучше писать.

Родной мой, голубчик мой миленький!

Твоя

Поцелуй маму.

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «14. 06. 03. Bad Nauheim».

² Имеется в виду первое письмо Блока из Кенигсберга от 27 мая (9 июня н. ст.).

³ В письме от 29 мая (11 июня н. ст.) Блок писал относительно здоровья своей матери: «Сегодня ходили по городу и парку и были у доктора. Относительно мамы он сказал не очень одобрительно (нашел у нее еще, кроме порока сердца, ревматизм, по-видимому, сердечный)» (Блок А. Письма к жене. С.136).

⁴ Неустановленное лицо.

⁵ Вероятно, портниха.

⁶ Вероятно, речь идет о брате А.М.Никитиной — Михаиле Никитине.

 

20

30-го мая <1903. Петербург>¹

Верно, завтра получу от тебя письмо, мой родной; жду его ужасно. И ты, верно, или сегодня, или завтра получишь мое; бедный, так долго без вести обо мне, уж верно ты и беспокоишься, и скучаешь; я-то хоть одно получила уже.

Я читаю твои стихи, когда дома. Старые (Ксеньины и Катенькины)² уж не мучают меня, как прежде на Серпуховской. Кстати, Ксения тут?³

Глупо, что я пишу о неприятном для тебя, а мне что-то стало совершенно не обидно, и не страшно их всех, даже когда читаю стихи про них. Только иногда вспомнится прежний ужас и тоска на сердце, но как-то спокойно; примиренно. Теперь зато сильнее это удивительное чувство, когда читаешь стихи мне, обо мне; не подобрать слов для него; жаль, что ты его никогда не испытаешь.

Как время идет долго, ведь мы вот не виделись всего четыре дня, а представить себе этого нельзя, кажется, что уже бесконечность целая прошла. Ведь тебе так же? Вообще мне хочется поскорей, поподробней узнать, как, что ты!⁴

Я продолжаю все то же: ношусь. Была в фотографии, карточки еще не готовы. Начала переговоры с Мякишевой⁵, завтра кончу, отдам ей все, и буду ужасно рада, останутся уж пустяки. Мне наконец захотелось в Боблово, на свободу от хлопот и посторонних людей. Поеду, верно, одна, Вася⁶ совершенно отказывается ехать со мной.

Еду почти наверно 4-го июня.

Папа приедет в начале июля и собирается ехать с детьми недели на 2-3 по Волге; звал и меня; мне жаль было ему сделать опять неприятное; отказаться; но он конечно понял и не обиделся, когда узнал в чем дело.

Ну, прощай. мой голубчик, милый, родной.

Твоя

Как мамино здоровье?

 

¹ Помета Блока карандашом: «31 мая 1903».

² Имеются в виду стихи Блока, посвященные Ксении Михайловне Садовской и Е.Е.Хрусталевой. Ксения Михайловна Садовская (урожд. Островская; 1860–1925) — первая возлюбленная Блока. Екатерина Евгеньевна Хрусталева — пианистка и дальняя родственница отчима Блока — Ф.А.Кублицкого-Пиоттух. См., напр., посвященное ей стихотворение «Я говорил при вас с тоской…» (1899).

³ Этот вопрос Л.Д.Менделеевой вызван тем, что К.М.Садовская обычно подолгу жила за границей, и знакомство Блока с ней состоялось именно в Бад-Наугейме летом 1897 г.

⁴ В письме от 31 мая (13 июня н. ст.) Блок делился своими впечатлениями от курортной жизни: «Здесь совсем животная жизнь, разленивающая и скучная. Мы встаем в 7 час<ов> ут<ра>, ждем ванны, после ванны лежим 1 ч<ас>. Так проходит время почти до Mittag’a (12 1/2). После него — шатанье по городу и парку, потом в 7 час<ов> веч<ера> — ужин, потом можно идти на террасу слушать музыку, а в 11 час<ов> веч<ера> все запирают. Все уже устроилось, наши комнаты внизу, в довольно тихом месте, все расстояния маленькие» (Блок А. Письма к жене. С.137).

⁵ Мякишева — модистка.

⁶ Василий Дмитриевич Менделеев (1886–1922) — младший брат Л.Д.Менделеевой.

 

21

<3 июня 1903. Петербург>¹

Сегодня я провожу последний вечер на этой квартире, завтра уезжаю². Я уверена, что ты не можешь себе представить, до чего мучителен каждый час расставания с прежней девической жизнью. Точно я хороню себя, точно никогда уж мне не видать весны, не видать ничего, что до сих пор было счастье и радость. И до отчаянья жаль и последней весны моей, и комнатку мою, и родных, и косу мою, мою бедную косу девичью. Ты пойми, что я люблю тебя по-прежнему, по-прежнему вся душа стремится к тебе, только к тебе. Да если бы это не было так, разве можно было бы выдержать это разрывание сердца; будь хоть чуть-чуть меньше моя любовь, и я все бы бросила, от всего бы отказалась, только бы не отрываться, не отрываться так мучительно от прежней жизни, только бы еще раз видеть весну.

Это чувство до странности связано с прошедшей, кончившейся весной, моей «последней» весной; мысль о «последней весне» прямо преследует и доводит до слез; и жалко, что провела ее в городе, что пропустила ее — последнюю-то. Успокой, утешь меня! Скажи, что не умру я прежняя, останусь та же, что и я увижу еще весну, увижу весну еще, еще и еще, что ты так ласково, нежно расплетешь мою косын<ь>ку девичью, что и не заплачу я. Скажи, скажи мне скорей, чтоб не боялась я, чтоб не плакала.

Твоя³

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Пометы Блока карандашом: «3 июня 1903» и «седьмое» (т. е. седьмое письмо Л.Д.Менделеевой, посланное ему в Бад-Наугейм).

² 4 июня 1903 г. Л.Д.Менделеева уехала из Петербурга на лето в Боблово.

³ В письме от 14 (27 н. ст.) июня Блок так отвечал своей невесте: «Ты не думай, что будет «другая» весна. Зачем так уж отказываться от прежней? «Прежняя» Ты и прежние Твои весны для Тебя страшно дороги, а для меня — Ты знаешь не меньше (на этом я твердо стою). А Ты как-то думаешь, что я-то и прогоню память о них, даже самую память. Нет, останется многое. Ты задумайся, — и останется. Будут вечные белые думы, все равно, что старые и милые цветы переменят цвет. Но будут все те же белые думы над другими цветами. Я так много передумал, перепел и переискал этих неподвижных и неизменных, вечно милых, всю жизнь ласкающих снов (не знаю — другое бы слово), и Ты столько «помогла» мне в этом и столько сама дала мне их, что я верю в неизменность дорогого и в то, что каждая весна носит в себе одну молчаливую неизменность для всех «верующих» в это — холостых и женатых. Заря будет такая же заманчивая и свободная, а мы будем… еще свободнее» (Блок А. Письма к жене. С.162). См. также непосредственный ответ Блока в его письме от 5 (18 н. ст.) июня (Там же. С. 147-148).

 

22

<8 июня 1903. Боблово>¹

Милый, дорогой мой, ведь вот какая я несправедливая; сегодня не получила от тебя письма и уж готова и обижаться, и беспокоиться, когда сама так лениво тебе пишу.

Только ты мне все-таки скажи, что будешь иногда пропускать день, чтобы я не беспокоилась, не думала, что что-нибудь случилось. Я уже написала тебе сегодня письмо, но ты его, вероятно, получишь после этого, п.ч. отправляю его прямо в Клин, туда едет Ефим². Пишу вечером, пишется лучше, а днем совсем трудно. Хотелось бы мне сказать про твои письма, только ты и сам знаешь, какие они хорошие, как захватывают, как много, много говорят; быть может из-за них мне так спокойно, знаю, что получу письмо, всегда такое новое, такое ласковое, милое, милое… У меня в комнате стоит букет прованских роз из Шахматова, и это мне так приятно, точно они от тебя. Мы собирались с Мусей сегодня ехать верхом к Шахматову, только была такая жара, столько слепней, что я совершенно не могла справиться с Мальчиком³ и вернулась через пять минут домой, а Муся ускакала в другую сторону.

Я весь день ничего не делаю определенного, очень это мне нравится всегда; устраиваю свою комнату, разбираю вещи; ах, да! представь себе: я нашла кофточку, в которой я была, когда мы познакомились, в <1 нрзб.>, я ее все берегла, а теперь не помнила: не выбросила ли я ее в прошлом году со зла⁴, отлично помню, что собиралась; оказывается, что нет. Это для меня ужасно важно, для психологии прошлого года, и так приятно ее сохранить. Были сегодня у Смирновых⁵ на именинах, только там совсем мало народу, не похоже на прежние торжества.

Ну, вот видишь, из каких мелочей и не интересных вещей состоит здесь моя жизнь, но мне очень хорошо, п<отому> ч<то> привычно и п<отому> ч<то> в последний раз; только это совсем, совсем без горечи и сожаления, моя радость, а спокойно и благодарно за все. Теперь, одна, у себя я сосредоточилась, и сердце начинает переполняться любовью, родной, голубчик, почувствуй это, хоть и не пишу!

Твоя

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля. Помета Блока карандашом: «8 июня 1903».

² Ефим — работник в Боблове.

³ Мальчик — конь Л.Д.Менделеевой. Такое же имя носил любимый конь Блока.

⁴ Речь идет о временном разрыве отношений с Блоком в конце января 1902 г. См. об этом в воспоминаниях Л.Д.Блок (Блок Л.Д. Указ. соч. С. 64-66).

⁵ Смирновы — родственники и соседи Менделеевых.

 

23

<9 июня 1903. Боблово>¹

Милый мой голубчик, сегодня я много, много бродила по полям, там, где мы ходили вместе. Жарко, тихо, трава душистая, я совсем одна — так хорошо вспоминать о тебе. Я теперь только и делаю, что думаю о тебе, ничего и читать не хочется, и не работается, и гулять ни с кем не хочется, надо идти скоро и далеко; а брожу потихоньку или лежу в траве около конопли. Много цветов теперь, так хорошо, я заставила всю комнату; розы и красные лилии. А лучше всего безделье и лень, лень². Ты, наверно, отлично представляешь себе это настроение. А все-таки сквозь лень неприятно, что уж второй день от тебя не получала письма, сегодня воскресенье и не бывает у нас почты. Жду уж с нетерпением завтрашнего вечера, мы получаем письма поздно в десятом часу.

Вот я так уж привыкла мало писать и разленилась, что не хочу больше, и уж в последний раз извиняюсь за короткое письмо.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «9 июня 1903».

² Блок в ответном письме от 12 (25 н. ст.) июня писал Л.Д.Менделеевой: «Только что же Ты все оправдываешься? Я рад Твоей лени. Любуюсь на нее. Дорожу ей. Она и в письмах. Разве мне нужно от тебя что-то чуждое Тебе? И разве Твои письма не прекрасны сами по себе, не только для меня?» (Блок А. Письма к жене. С.158).

 

24

9-го июня <1903. Боблово>¹

Родной мой, сегодня сразу я получила три письма².

Мне так досадно теперь на то, что я делала после письма 2-го июня: сама успокоилась и не подумала, что замучила совсем тебя, отделывалась короткими, ленивыми письмами. Бедный ты мой голубчик! Ведь знаю я, как мучу тебя всегда, знаю, что ты все чувствуешь бесконечно больнее и глубже меня, и не могла во время вспомнить, писать, чтобы загладить, успокоить. Ужасно это расстояние, ведь теперь столько времени пройдет опять, пока ты получишь это письмо; я получаю только на четвертый день³. Господи, когда-то это кончится! Ну что я могу сказать в письме? Когда ты пишешь, все чувствуется, что у тебя на душе, твои слова проникают и захватывают всю, талантливые, милые, дорогие слова. А… я не умею; вот если бы ты был тут, ты видел меня тихую, покорную и счастливую твоей любовью, я целовала бы твои руки, сидела бы у твоих ног, как там, помнишь? Я сумела бы загладить, смягчить, заставить забыть боль, кот<орую> я причинила тебе. А ведь ты знаешь, как на меня налетают и потом быстро проходят всякие настроения, хотя, правда, и глубоко захватывают, и тяжело бывает. Теперь совсем прошла тяжесть и горечь. Жалко, конечно, жалко, без этого нельзя, девичьей жизни; только я, как и ты, твердо знаю, знала и до твоего письма, а теперь еще тверже знаю, что будет счастье, бесконечное, на всю жизнь; только теперь-то не могу себе этого представить, ведь будет все совсем, совсем другое, и счастье другое, и весна другая; а мне жаль всего теперешнего и кажется, что без него и счастье не в счастье; да разве тебе самому меня теперешней не будет жаль потом; подумай! Только я тебе говорю, я ведь знаю, что я теперь только так думаю, а тогда буду счастлива; Господи, да ведь в тебе же все счастье, я же знаю! Ведь и ты знаешь, как будет хорошо, ты пиши мне, ты понимаешь, как мне необходимы, дороги эти письма, я зачитываюсь ими. Родной мой, только не беспокойся, не мучься за меня, почувствуй, что мне хорошо, как почувствовал, что меня что-то тревожит, не получив еще письма. (Ты заметил это и еще совпадения о письмах, чтобы не писать если не будем писать каждый день). Одно очень трудно и тяжело, слишком мы долго не увидимся еще, ведь пять недель еще. Боюсь, что под конец совсем собьемся с этими письмами⁴. Ну, да ничего, ведь вот две недели прошли довольно скоро, проживем как-нибудь.

Милый, милый мой, ненаглядный, голубчик, не надо и в письмах целовать ноги и платье, целуй губы, как я хочу целовать долго, горячо⁵.

Твоя

 

¹ Пометы Блока карандашом: «9 июня 1903» и «тринадцатое».

² Видимо, речь идет о двух письмах Блока от 5 (18 н. ст.) и первом письме от 6 (19 н. ст.) июня (См.: Блок А. Письма к жене. С. 147-151).

³ В ответном письме Блока читаем: «Сегодня 14 июня. Я получил сейчас Твое письмо от 9-го — тринадцатое. В нем все, что мне было нужно эти дни, и больше того. Я даже не буду говорить о нем просто, так оно несомненно прекрасно по самому существу. Ты издали тонко чувствуешь и знаешь, что мне нужно в таком удалении от Тебя, и удивительно верной рукой и ласковой рукой прогоняешь что-то мне самому не видное» (Там же. С. 159).

⁴ См. в том же письме Блока: «В этом письме (последнем, от 9-го июня) Ты еще думаешь, что осталось 5 недель. А их осталось две с половиной. <…> А если бы осталось 5 недель, то правда можно было бы «совсем сбиться с письмами». Это удивительно тонко Ты сказала, у меня было это самое чувство» (Там же. С. 162).

⁵ См. в письме Блока от 5 (18 н. ст.) июня: «В ноги Тебе кланяюсь, туфельки Твои целую» (Там же. С. 148).

 

25

17-го июня <1903. Боблово>¹

Мне иногда интересно очень, как мы встретимся; ведь мы успеем совершенно отвыкнуть друг от друга. Уж и весной, когда мы не виделись дня четыре, и то было очень заметно, нужно было привыкать опять, мне по крайней мере. А теперь-то, после шести недель! Да я уж и по письмам чувствую, что ты меняешься, будешь другой, а вот какой? Да и я буду не такая, как была, это я тоже знаю²; только тебе, я думаю, это еще не заметно по письмам, п<отому> ч<то> мне всегда трудно их писать, мало они передают. Пожалуй, я скоро воспользуюсь твоим позволением написать одно слово вместо письма, а то, право, досадно даже, до чего пишется не так и то, что хочется. Когда-то все это кончится! Дни стали идти так медленно, не дождаться вечера, когда можно вычеркнуть еще день в календаре (я, как ты, тоже вычеркиваю дни). Теперь, пожалуй, прошло только около половины всего времени? Ужасно ты любишь клеветать на себя: и груб-то ты, и Бог знает еще что! А мне смешно даже защищать тебя перед тобой самим; ты только и можешь говорить такие глупости про себя и не знать, что мягче, нежней, тоньше моего ненаглядного никого нет на свете. Да и все это знают; вот я покажу потом тебе, что написала M-me Ленц³ маме про тебя, по поводу нашей свадьбы, я ее очень полюбила за это.

А ты все-таки, милый, не брани себя в письмах⁴, ведь ты же мой милый: мой ненаглядный, мое солнышко ясное!

Твоя

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля. Помета Блока карандашом: «девятнадцатое».

² См. ответ в письме Блока от 21 июня (4 июля н. ст.): «Какой я буду? Влюбленный, восхищенный. Если нужно будет привыкать, ничего. В чем же Ты могла измениться? Измениться так, что мне надо сызнова привыкать? Я верю в Тебя — а Ты в меня?» (Блок А. Письма к жене. С.175).

³ Знакомая Менделеевых.

⁴ Подобные просьбы неоднократно встречаются в письмах Л.Д.Менделеевой этого периода. Постоянная самокритика и даже самоуничижение Блока были вызваны, в первую очередь, выбранной им по отношению к своей возлюбленной позицией жертвенного служения. В этой связи характерны его неоднократные именования себя «рабом» и, в целом, весь культ обожествления им своей Прекрасной Дамы.

 

26

20 июня <1903. Боблово>¹

Были вчера в Шахматове, уж лучше не буду писать о том, как мне оно понравилось, ты сам можешь себе представить, ты знаешь его. Я только удивляюсь, как ты мало про него рассказывал и как мог хотеть уехать из него куда-то в деревню или Вологодскую губ<ернию>². Мы были не очень долго и ходили немного, так что я мало еще видела и мне ужасно хочется поехать еще раз и побродить везде. Убирали сено, и Мар<ья> Андр<еевна>³ собиралась идти помогать, когда мы приехали. Она ужасно поправилась, пополнела и была очень веселая, я ее не видела прежде такой. Я не могу себе представить, что до вашего приезда теперь немного больше недели, как подумаешь это, и писать так не хочется, стоит ли когда скоро, скоро будем вместе, будем говорить. Ведь мне теперь осталось письма 3-4 отправить за границу, а то уж вы уедете. Хочешь, я могу и в Петербург написать? Сколько вы там проживете?

Твоя

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля. Помета Блока карандашом: «двадцать второе».

² См. ответ Блока о Шахматове в письме от утра 24 июня (7 июля н. ст.): «Милая, как я рад, что Тебе понравилось Шахматово. Я не рассказывал о нем, потому что всегда мало ценишь то, к чему привык. А как вспомнишь, так кажется теперь, что нет лучше места, где б нам с Тобой жить. Страстно хочу, чтобы нам удалось теперь, когда я вернусь, бродить по Шахматову вдвоем, пропадать надолго, не попадаться на глаза никому. Все Шахматово создано для этого, окружено лесом, холмисто, долинно, прохладно. Ничего нет лучше. Хочешь? Я даже хочу в первый же день, потому и прошу Тебя приехать» (Блок А. Письма к жене. С.182).

³ Мария Андреевна Бекетова (1862–1938) — тетка А.Блока, писательница и первый его биограф.

 

27

27-го июня <1903. Боблово>¹

Вот так письмо написал Бугаев!² После Зинаидиного³ оно ведь совсем просто и понятно, он и спрашивает без «экивоков»⁴. Но что, как ты ему отвечал, вот главное!⁵ Меня это невыносимо интересует и даже мучает теперь. А письмо Бугаева мне страшно не нравится, такое не тонкое, просто, пожалуй, грубое, похоже не н