«Поэзия заговоров и заклинаний»
Все тайники моей души полны
Безмолвных слов, и снов, и воздыханья,
и слышно мне, как будто трепетанья
Проносятся, на крыльях тишины...
Н. Арсеньев
Общая мистическая атмосфера серебряного века оказала влияние на творчество почти всех поэтов-символистов. Особенно А. Белого, К. Бальмонта и Ф. Сологуба.
На квартире у Сологуба, как вспоминают его современники, проходили очень интересные литературные вечера, так сказать, с мистическим уклоном. Хозяин читал там своего «Мелкого беса» и начало «Навьих чар». В «Навьих чарах» Сологуб предполагал вывести Христа как светского господина. Но до этого в романе дело не дошло. Видимо, автор одумался. Значит, несмотря на свою творческую раскованность, Сологуб все же не лишен был религиозного страха. Он иногда даже как бы заискивал перед Богом:
Я верю в творящего Бога, В святые завесы небес, Я верю, что явлено много Бездумному миру чудес. Но высшее чудо на свете, Великий источник утех - Блаженно-невинные дети, Их тихий и радостный смех.
Известно, что поэту вообще был приятен образ ребенка, полуотстоящего от реальной жизни. В одном из рассказов, как символ ужаса в хаосе жизни, некий мальчик ненавидит жизнь и смех, мечтает о звездах, где живут звери и никто никогда не смеется.
После смерти своей сестры Сологуб ощутил вселенское одиночество, у него наступил перелом в творчестве. С этой поры его все стали считать колдуном, ворожеем, ставленником нечистой силы.
Публично он признавался, что полюбил ту, чье имя написано с большой буквы, - Смерть.
Друзья-поэты относились, в отличие от публики, к Сологубу сочувственно. Они считали, что он фокусничает:
Белей лилий лала Была бела ты и ала.
Или:
Бевей вивий, авее вава Быва бева ты и ава.
Но фокусами здесь и не пахло. Сам Сологуб очень серьезно относился к своим опытам. Он подыскивал нежные слова для обозначения смерти. Он рисовал сюжеты, в которых она приходила к нему под окно и просила, чтобы брат ее Сон открыл ей двери. Она устала: «Я косила целый день...» Она хотела накормить своих голодных смертены-шей...
Все это очень походит на заклинание Смерти.
Поэт Бальмонт в своем мистическом мироощущении был гораздо светлее. Ему нравилось иметь дело с фольклорной стороной этого поветрия тех лет. Вот его типичное стихотворение на эту тему:
«Домовой»
Неуловимым виденьем, неотрицаемым взором,
Он таится на плоскости стен,
Ночью в хозяйских строениях бродит дозором,
Тайною веет, и волю свевает,
Умы забирает
В домовитый свой плен...
Но концовка стихотворения Бальмонта все равно сводится к просьбе о защите от злых духов:
Между стен развивается дымное зрелище духа.
Что-то давит, - как будто мертвец,
на минуту живой,
Ухватился за горло живого и шепчет так глухо
О тяготах земных. Отойди, отойди, Домовой!
Мистический плащ настойчиво примерял и Андрей Белый.
Сердце вещее радостно чует Призрак близкой священной войны. Пусть холодная вьюга бунтует - Мы храним ваши белые сны... -
писал он в послании другу-поэту С. Соловьеву.
Черты ворожея и колдуна часто проступали на его лице во время публичных выступлений. Он, по воспоминаниям очевидцев, резко вскакивал со стула и начинал исступленно декламировать:
Золотому блеску верил, А умер от солнечных стрел, Думой века измерил, А жизнь прожить не сумел.
Если для Сологуба мистика была отдушиной в его вечном страхе перед жизнью и смертью (его герой висел где-то посередине), а для Бальмонта - заступницей, то Андрей Белый выражал в мистике незадачливость и одиночество своей жизни. Кстати, игра в мистику, особенно для талантливых поэтов, - опасная игра: Белый наворожил себе смерть от солнечного удара, Бальмонт - потрясающие муки совести перед смертью, Сологуб - дьявольски суровый и озлобленный последний бал жизни.
Но для читателей эта сторона творчества поэтов серебряного века - увлекательное чтение. А для литературных критиков - еще одна возможность обозначить духовное развитие этого русского ренессанса.
Сексуальная мистика Востока в культуре Серебряного века
Серебряный век - феномен русской культуры рубежа XIX - XX вв. в самых разных сферах искусства - в музыке, живописи, архитектуре, театре, литературе... - представил колоссальное разнообразие всевозможных стилей и течений, среди которых, пожалуй, нет смысла выявлять ведущие, так как это многообразие и было главным отличием эпохи.
Стрессовое ощущение кризиса на рубеже XIX - XX вв. наполняло Серебряный век мощной энергией преодоления, которая устремлялась во всех направлениях, и в первую очередь, к первоосновам бытия, к ощущению единства и гармонии. Если в области философии это выражалось обращением к идее всеединства, а в области искусства - к поискам синтеза, то на бытовом уровне проявлялось в преодолении уз, наложенных христианской религией и моралью на взаимоотношения полов.
Именно несогласие с христианской позицией греховности телесного начала приводит Д.Мережковского, З.Гиппиус и В.Розанова к идее Третьего завета. Эрос Серебряного века, как и искусство, отвергает общепринятые установки и обращается к дохристианским и внехристианским традициям. Античные корни эротологии Серебряного века очевидны и на раз обращали на себя внимание исследователей, связь с же с восточными учениями пока ещё terra incognita для нашей науки.
Запад учится у Востока
Культура Востока в отличие от христианской религии никогда не рассматривала телесное как греховное. Человек с природой составляет единый континуум. Естественный акт продолжения жизни равноценен обновлению природного цикла. Эта тема не была запретной, и философская мысль обращалась к ней без всякого смущения.
Закон кармы в индуизме не запрещал негу и наслаждение, чувственные удовольствия. Бог любви Кама пользовался большим вниманием у индийских поэтов и драматургов. Его изображали посылающим стрелы в сердца людей, и никто из смертных не мог проигнорировать его волю. Во II в. до н.э. индийский врач Малланага Ватсьяяна написал стихотворное произведение «Камасутра» по мотивам скульптурных изображений храма «Чёрная пагода». В поэтической форме он изложил культуру половой жизни, отношения между мужем и женой, методы и способы усиления физической красоты и чувственных наслаждений. Философ Шанкара написал комментарии к этому трактату.
В основе религиозно-философской концепции тантризма - высшей и наиболее универсальной формы индуизма, возникшей в первые века н.э. и вобравшей в себя многие древние обряды и верования, в том числе палеотические культы плодородия, мистические культы, учение Вед, йогические сутры, Упанишады, священную проституцию, ранний буддизм, тибетский шаманизм, светскую традицию «Камасутры» и др., лежат идея человека-микрокосма и представление о женском и мужском энергетическом начале. Идеями тантризма проникнуты произведения религиозно-эротического содержания Бихари Лала(XVII в), Чинтамани (XVII в), Бхаратчандро Рая (XVIII в), Рангина (начало XIX в), Джан Сахаба (XIX в).
Китайская культура воспринимала мир как гармонию двуединого абсолюта, существующего на основе неизменного космического закона эволюции, или Дао. Наставления о любви в Китае были распространены издавна. Большое значение придавалось гармонии мужского и женского начал (Янь - Инь). Даосы придерживались той точки зрения, что сексуальная гармония приводит к единению с бесконечной силой природы, которая также имеет сексуальные черты. Земля - элемент женского начала инь, а небо - символ мужского начала янь; взаимодействие между ними составляем мир в целом. Наиболее ранний из сохранившихся китайских эротических сочинений - «Трактат проникшего в тайну» - датируется IV - VII вв. н.э. и своей скурпулёзностью во многом напоминает индийскую «Камасутру». Даосские воззрения, связанные с определённой ритуальной практикой, в отдельных деталях схожи с тантристскими предписаниями. Старая китайская живопись была весьма откровенна, она без всякого стеснения отображала соединение мужчины и женщины, фокусируя «мужской нефритовый жезл» и «женскую нефритовую дверцу».
Арабы, в VIII в. оккупировавшие часть Индии, могли воспринять идеи тантризма. На Ближнем Востоке жизнерадостный культ любви был представлен сказками «Тысячи и одной ночи». Это был культ телесной любви как сладчайшего лакомства жизни. Даже в раю правоверных мусульман ожидают прекрасные гурии. В XV - XVI вв. этот телесный культ был описан в трактате шейха Туниса Нафзави «Благоуханный сад». В Европу эта книга попала через Мопассана, который получил её от офицера колониальной французской армии, воевавшей в Алжире. Перевод трактата на европейские языки вызвал у благонамеренной публики настоящий шок своей откровенностью.
Конечно, христианская культура ничего подобного не допускала. Впервые «Камасутра» была изложена английским учёным Ауфрехтом в книге «Каталог любви» (перевод с санскрита), изданной в Оксфорде в 1859 г., и с тех пор неоднократно переиздавалась. В 1883 г. вышло издание «Камасутры» Ф.Арбатнота и Р.Бертона, путешественника, политического деятеля, востоковеда, известного своим переводом сказок «Тысячи и одной ночи». Лучшим считался перевод Р.Шмидта, где наиболее откровенные места были даны на латыни. Одновременно вышла книга немецкого профессора А.Вебера по истории индийской литературы. Восток был общеевропейским увлечением.
Появляющиеся книги, переводы на европейские языки тотчас становились востребованы духовной элитой. М.Волошин записал в своём дневнике от 23 июня 1904 г. в период своего пребывания в Париже: «Купил «Кама-Сутра». К.Бальмонт восхищался страстностью индусской фантазии, её поистине космической влюблённостью, которая составляет неотъемлемую черту этого народа, и в качестве образца любовной лирики он привёл описание совершенной женщины, чьё имя Падмини (женщина - лотос - по типологии «Камасутры»): «Она прекрасна, как нераскрывшийся лотос, как наслаждение. У неё стройный стан и поступь лебедя. Её голос как пение птицы, манящей другую, её слова - как сладостная сома. От неё исходит дыхание мускуса, и за нею летит золотая пчела, кружась над ней, как над цветком, таящим нежный запах мёда. (...) Её чувственные губы розовы, как венчики нерасцветшего цветка, или красны, как красные плоды. Её белые зубы, как аравийский жемчуг, улыбнётся - и они как жемчужные чётки в оправе из коралла. Изящная, как воздушный лепесток, она любит белые одежды, белые цветы, красивые драгоценности и богатые наряды».
Большой интерес вызвали пентеистические идеи суфизма, его учении об интуитивном самопознании как высшем и единственном роде познания, о созерцании Бога путём углубления в себя, отрешения от всего происходящего, о единстве личного Я и всеобъемлющего Бога. Западное сознание активно восприняло суфийскую идею эманации, т.е. истечения, нисхождения божественного света как универсальной причины становления всей действительности и воплощения сущности «Единого» в многообразных явлениях мира. В суфизме причудливо сочетались элементы самых различных верований и учений, начиная с мифологических и мистических элементов зороастризма, индуизма, христианства, манихейства, ислама до философско-пантеистических представлений, идущих от греческого неоплатонизма. «В общем и целом,- констатирует «Энциклопедия Тантры»,- суфизм можно назвать «исламской Тантрой», или мусульманским ответвлением тантризма: большинство суфийских мистических доктрин и приёмов явно заимствованы из тантрической традиции».
Суфийская поэзия пользовалась мистическими символами, которые в иной культурной традиции могли остаться незамеченными. Она повествовала не о винопитии, образы вина и земной любви она привлекала ради конечной цели, ради которой следовало пожертвовать благопристойностью и добродетелью. Вино переставало быть материальной субстанцией, становясь обозначением упоения Божественной любовью. Однако западное сознание, по большей части, воспринимало культуру Востока в соответствии с собственными потребностями. Культ вина и любви был востребован в первую очередь, так как он непосредственно соотносился с ницшеанской идеей смерти сурового Бога европейской культуры и оргиастическим дионисийским началом.
Идеи Ницше о сверхчеловеке, отрясающем прах европейской культуры, вдохновляли творческую интеллигенцию на поиски новых источников вдохновения. Андрей Белый отметил кросскультурное значение творчества Ницше: "До Ницше неприступная бездна отделяла древнеарийских титанов от новоарийской культуры. Между гениальнейшим лирическим вздохом Гёте (этого самого великого лирика) и раскатом грома какого-нибудь Шанкары и Патанджали - какая пропасть! После Ницше этой пропасти уже нет. «Заратустра» (имеется в виду произведение Ницше «Так говорил Заратустра» - Е.Ш.) - законный преемник гётевской лирики, но и приемник «Веданты» он тоже. Ницше в германской культуре воскресил всё, что ещё живо для нас в Востоке: смешно теперь соединять Восток с Западом, когда сама личность Ницше воплотила это соединение".
Суфийские пиры в «Газифе»
Мироощущение Серебряного века было пронизано утончённым эротизмом. Как утверждал Э.Фукс, автор «Иллюстрированной истории нравов»: «Творческие эпохи насквозь проникнуты и насыщенны эротикой и чувственностью. Ибо понятия «творческий» и «чувственный» равнозначны. Эротика и чувственность - лишь физическое выражение творческой силы. Каждая революционная эпоха является поэтому вместе с тем эпохой огромной эротической напряжённости». Эротизм Серебряного века, отдавая дань всеевропейскому увлечению Востоком, часто был окрашен в восточные тона. Так, эротизм был одной из основных тем, которые в той или иной форме затрагивались на многих знаменитых поэтических «средах» у Вячеслава Иванова в его квартире, прозванной «Башней». Эта проблематика рассматривалась во всесторонних аспектах. Летом 1906 г. был опубликован рассказ Л.Д, Зиновьевой-Аннибал, жены Вяч.Иванова. «Тридцать три урода», затрагивающий тему однополой любви. В январе 1907г. вышла книга стихов Вяч.Иванова «Эрос», а месяцем позже в «Башне» состоялся доклад Максимилиана Волошина «Пути эроса».
М.Волошин в рецензии отметил: «Книга Вячеслава Иванова - книга заклинаний, призывающих древнего бога на землю». И далее в своём отзыве Волошин высказывает идеи, почерпнутые у Е.Блаватской: «Тайна в том. Что йоги живут, дышат и питаются человеческой любовью. Лестница природы такова: минералы отдают свет; растения вдыхают свет и отдают кислород; люди дышат кислородом и излучают из себя любовь. Любовь человеческая для богов то же, что свет для растений и кислород для людей. Эрос - Пчела облетает цветник людских сердец и питает богов собранным мёдом любви».
Любовь для Вяч.Иванова была средством преодоления раздвоенности, заложенной как в самом человеке (разъединение на два пола), так и в природе (свет и тьма, верх и низ, Космос и хаос). Каждый акт любви рассматривался как новый шаг на пути познания Вечной Красоты и обретения целостного Универсума. Такое восприятие любви свойственно тантризму. Слово «Тантра» происходит от санскритского корня «тан» - что означает «расширять». Таким образом, учение тантризма предоставляло человеку метод расширения сознания и способностей. Проблема расширения сознания во второй половине XIX в. среди декадентов на Западе стояла очень остро. Её предлагалось решать с помощью наркотиков, алкоголя, мистических откровений. Не осталась без внимания и сфера интимных взаимоотношений полов.
Параллельно с обычными «средами» родилась идея устраивать своеобразные продолжения для избранных, узкого круга посвящённых. «Есть у нас заговор, о котором никому не говори,- писала Зиновьева-Аннибал М.М.Замятниной,- устроить персидский, Гафисский кабачок: очень интимный, очень смелый, в костюмах, на коврах, философский, художественный и эротический». Этот «заговор» изначально был пронизан духом мистификации (какой же Восток без тайны?) и опасной игры на грани дозволенного.
Итак, под сенью Гафиза в «Башне» проводились суфийские пиры. Одна из комнат, так называемая «оранжевая», была «отделана по-восточному: никакой мебели, у стен на полу матрасы, покрытые тканями, коврами, подушками. Всё весёлое, радостное и пёстрое». И в этой восточной декорации, напоминающей о фривольностях «Тысячи и одной ночи», разыгрывались костюмированные импровизации. Л.Д.Зиновьева-Аннибал накупила во время своих заграничных путешествий большое количество красивых тканей, из этих кусков материи гафизиты изобретали роскошные драпировки. Все участники «Гафиза» получили новые имена, под которыми в дальнейшем фигурировали в этом кругу: Иванов именовался Эль-Руми или Гиперион, Зиновьева-Аннибал - Диотима, Бердяев - Соломон, Кузмин - Антиной или Харикл, Сомов - Алладин, Нувель - Петроний, Корсар или Renouveau, Бакст - Апеллес, Городецкий - Зейн или Гермес, Ауслендер - Ганимед. Выбор псевдонимов представлял собой характерную смесь имён Греко-римской античности с персонажами сказок «Тысячи и одной ночи», библейских мудрецов и суфийских поэтов. Квинтэссенция разных культур представляла собой некий сплав «мистического энергетизма», который Вяч. Иванов проповедовал гафизитам.
Впоследствии этот кружок распался на ещё более интимные собрания: после того как из «Гафиза» выделился symposion - только для мужчин, Зиновьева-Аннибал организовала в пику ему «Фиас» - только для женщин (на этих собраниях бывали М.В.Сабашникова, жена М.Волошина, получившая имя Примавера из-за сходства с фигурами Боттичелли, и Л.Д.Блок - Беатриче).
Гафизиты ощущали мессианскую суть своей шутливой игры: импровизируя, они пытались выработать начала нового искусства и, более того,- новых человеческих отношений. Так, описывая в письме к М.М.Замятниной визит на «Башню» М.Горького, Вяч.Иванов сообщал: «...Потом Горький - о том, что в России только и есть, что искусство, что мы здесь «самые интересные» люди в России, что мы здесь - её «правительство», что мы слишком скромны, слишком преуменьшаем своё значение (!), что мы должны властно господствовать, что театр наш должен быть осуществлён в громадном масштабе - в Петербурге, в Москве, везде одновременно - ets.»
«Гафиз» как-то слишком перешёл в жизнь»
Стихи, вино, закуски с сыром и сладостями на подстилочках, игра на флейтах, восторги, поцелуи, благоухание восточных ароматов, беседы на разные темы, в том числе мистические и эротические, сожаление об отсутствии свободных женщин, женщин-гетер, слухи о том, что у Иванова «танцуют голые женщины из хорошего общества, недавно вышедшие замуж»,- это экстатическое состояние жизни в воображаемом мире было необходимо гафизитам для достижения необходимой творческой атмосферы. Не случайно в одном из своих писем к Замятниной с описанием «Гафиза» Зиновьева-Апполон употребила термин индийской философии «майя», определив его как «покров цветного мира».
Жизнь - иллюзия, коль скоро это так, то не лучше ли самим создавать иллюзии, хотя эти иллюзии часто становились слишком реальными, доставляя гафизитам совсем не иллюзорные страдания. Элегические настроения сменялись садо-мазохизмом, достигая той стадии, на которой уже не существует ни мудрости, ни безумия, ни добродетели, ни греха. Руми, персидский мистик и поэт XIII в., имя которого в качестве маски выбрал для себя Вяч.Иванов, в «Поэме о сокрытом смысле» давал наставления в духе индийской философии: «Не рви свои крылья, а изгони из своего сердца любовь к миру. Чтобы началась война, для этого требуется враг, если не будет врага, война невозможна. Если не будет страсти, невозможна будет и покорность Богу. Если у тебя нет желания, тогда нет и терпения, если у тебя нет врага, для чего же тогда отряд. Смотри, не превращай себя в евнуха, не делайся монахом, так как отречение и воздержание - это противовес страсти. Если не существует страсти, от неё невозможно воздержаться».
Открывшаяся гафизитам Великая Истина гласила, что посвящённый может делать всё, что хочет, и говорить всё, что взбредёт ему в голову; окружающие могут счесть его поступки безнравственными, а слова бессмысленными, но он абсолютно свободен, так как перед лицом Великой истины все человеческие понятия и слова бессмысленны и тщетны. "Гафиз" как-то замирает. Он перешёл слишком в жизнь",- отметила Зиновьева-Аннибал. Заигрывание с Эросом привело к проблемам, не совместимым с общепринятой моралью.
Маргарита Сабашникова писала об этом периоде своей жизни в книге воспоминаний «Зелёная змея»: «После доклада Макса об «Эросе», который имел успех скандала (...) и с которым я в глубине своей души не могла согласиться, я открыла, что не могу больше о себе и Максе сказать «мы». Это было нелёгкое узнавание; оно стало выносимо, может быть, только потому, что меня наполняло и воодушевляло счастливое чувство дружбы с Лидией (Зиновьва-Аннибал) и Вячеславом (Ивановым); с ними-то я считала себя в полном единстве. Скоро мне стало ясно, что Вячеслав меня любит. Я сказала об этом Лидии, прибавив: «Я должна уехать». Но для неё это было уже давно ясно, и она ответила: «Ты вошла в нашу жизнь и принадлежишь нам. Если ты уйдёшь, между нами навсегда останется нечто мёртвое. Мы оба уже не можем без тебя». Потом мы говорили втроём. У них была странная идея: когда двое так слились воедино, как они, оба могут любить третьего. Такая любовь есть начало новой человеческой общины, даже церкви, в которой Эрос воплощается в плоть и кровь».
Максимилиан Волошин в этом сложном эротическом поединке занял жертвенную позицию. Он ощущал себя по отношению к Вяч.Иванову учеником, в обязанности которого входит беспрекословное подчинение гуру.
Поисками новой человеческой общности в это время занимались многие известные люди. Достаточно напомнить о тройственном союзе Мережковского, Гиппиус и Философова. Мысль В.Соловьёва о том, что в идеальной любви двух («тайне двух») обязательно присутствует третий (Божество), высказанная им в «Смысле любви», основательно преобразилась в реальность действительности Серебряного века.
Идея эротического триединства витала в атмосфере эпохи, и банальный треугольник во взаимоотношениях брёл глубокое философское оправдание. Вяч.Иванов воспринимал культуру как «лестницу Эроса в иерархии благоговений». Проповедуемый им культ любви как бесконечный поиск целостного Абсолюта требовал выпустить на свободу «желаний тёмных табуны».
Слухи об особых взаимоотношениях, не одобряемых церковью, в окружении Вяч.Иванова распространялись по Петербургу. М.Волошин в своём дневнике записал ответ Брюсова Эллису-Кобылянскому, который недоумевал, почему Вячеслав Иванов так восторгается Городецким. «Брюсов ответил ему: «Знаете, Лев Львович, нельзя быть таким наивным. Кто же не знает в каких отношениях Вяч.Иванов и Городецкий?» Эллис не вполне поверил и спросил у приехавшего Нувеля. Тот засмеялся ему в лицо: «Вы совсем наивное дитя, несмотря на Ваш голый череп. Наша жизнь - моя, Кузмина, Дягилева, Вячеслава Иванова, Городецкого - достаточно известна всем в Петербурге».
В Европе, проявлявшей большой интерес к восточным учениям и предлагаемым ими практикам расширения сознания, существовали секты тантристов. В этих сектах нередко практиковали гомосексуализм, так как в Индии гермафродиты, гомосексуалисты и трансвеститы считались священными воплощениями андрогинной ипостаси бога Шивы - Шакти и играли особую роль в магических ритуалах. Существуют также многочисленные свидетельства того, что в основе сексуальных техник суфизма лежит гомосексуальный половой акт. Высшие боги древности вначале были андрогинными, т.е. двуполыми, или, иными словами,- двуедиными. Миф о двуединой страстной любви нашёл отражение в древнегреческой легенде о Герм-Афродите: прекрасный юноша возбудил желание нимфы, но не ответил на её мольбы. Тогда нимфа умолила богов соединить её жизнь с любимым, сделав их единым существом.
Тема андрогина постоянно присутствует в литературе Серебряного века: «Тебе никогда не устанем молиться,/ Немыслимо дивное Бог-существо»,- утверждает Гумилёв, понимая эту молитву как жертвенное соитие:
Пусть двое погибнут, чтоб ожил один,
Чтоб странный и светлый с безумного ложа,
Как феникс из пламени, встал Андрогин.
Эротические эксперименты гафизитов по своему духу были близки мироощущению тантризма и так же, как и сама философия Тантры, отличались двойственностью. Поведение гафизитов было не только «пощёчиной общественному вкусу», но и проверкой на способность стать сверхчеловеком: «тварь ли я дрожащая или право имею?» Парадоксальное поведение в обретении святости отмечает индийская притча о Будде, которые спросил святого, чем он хочет быть до достижения окончательного совершенства - 2 раза демоном или 6 раз ангелом, и святой ответил: конечно, два раза демоном. Эту притчу вспоминает в своем дневнике М.Волошин. Вяч.Иванов в статье «Ницше и Дионис», рассматривая вопрос о нравственности, о позиции по ту сторону «добра и зла», замечает, что эта проблема «в аспекте религиозном совпадает с принципом святости и свободы мистической, как выразила его христианская этика перенесением нравственного критерия из мира эмпирического в область умопостигаемого изволения, а древнеиндийская мудрость - эзотерическим разрешением «пробужденного» от всех оценок и норм житейской морали».
Двойственность своей позиции ощущал Вяч.Иванов, поместив в сборник «Эрос» стихотворение «Двойник»: «тёмный товарищ» запирает Ego автора в подземный склеп, предлагает ему хлеб и вино (символы христианского таинства), а взамен требует песен и веселья; на закате двойник спускается в склеп и славит солнце вместе с заключённым; на вопрос «кто ты?» следует ответ: «Двойник твой. Презренье - имя мне».
Раздвоенность сознания налицо: с одной стороны жизнерадостные песни в честь солнца и круглосуточное веселье, которое вследствие своей чрезмерности становится похоже на изощрённую пытку, а с другой стороны, мрак, склеп, заточение, аскетичная пища. Узнику предлагаются не хлеб и вода, что вполне соответствовало бы положению заключённого, но - хлеб и вино, тело и плоть Христа! - и тюрьмой становится вся европейская культура. Итог двойственности - самоосуждение. Сознательный разрыв с христианской традицией болезненно сказывался на психике поколения рубежа веков. Ницшеанский вызов миру и спокойная позиция просветлённого восточного мудреца, накладываясь на извечную двойственность русского сознания, привели в итоге к тому, что «Газиф» перешёл слишком в жизнь», внеся в неё хаос и даже смерть. Жена Вяч.Иванова Лидия Зиновьева-Аннибал скоропостижно скончалась от скарлатины 17 октября 1907 г. А.Р.Минцлова так прокомментировала это трагическое событие : «И Лидия не умерла, а ушла. Но был вихрь - реальный, который мог погубить нас всех».
Боги дышат человеческой любовью
Философия Серебряного века придавала вопросу пола вселенские масштабы. «Пол - космическая сила,- утверждал Н.Бердяев,- и лишь в космическом аспекте может быть постигнут. Пол есть... точка пересечения человека с космосом, микрокосма с макрокосмом. Не только в человеке, но и в космосе есть половое разделение мужского и женского и половое их соединение... В миропорядке мужское и есть по преимуществу антропологическое, человеческое начало, женское - начало природное, космическое... Ибо поистине не мужчина и не женщина есть образ и подобие Божье, а лишь андрогин, дева-юноша, целостный бисексуальный человек».
В своём восприятии Эроса Серебряный век был близок тантризму, в котором любовь - это космический акт, устанавливающий момент единения с Универсумом и достижения полного духовного освобождения от пут рассудка. Космическое восприятие телесной любви в эпоху Серебряного века проповедовал В.Розанов, и хотя его сподвижники по Религиозно-Философскому обществу были едины в мнении о необходимости реформирования христианства по вопросам пола, тем не менее, его предложение о предоставлении новобрачным права оставаться первое время там после венчания там, где они повенчались, вызвало недоумение и взрыв ярости.
«Мне представлялась ночь, и половина храма с открытым куполом, под звёздами, среди которого подымаются небольшие деревца и цветы, посаженные в почву по дорожкам, откуда вынуты половицы пола и насыпана чёрная земля. Вот тут-то, среди цветов и дерев и под звёздами, в природе и вместе с тем во храме, юные проводят неделю, две, три, четыре... (...) Они остаются здесь до ясно обозначившейся беременности. (...) Разве на богослужении нашем не возглашается: «Говорю вам, что Царствие Божие подобно Чертогу Брачному...» ...Ужели же то, с чем сравнена самая суть того, о чём учил Спаситель (Царствие Божие),- неужели это низко, грязно и недостойно того, чтобы мы часть церкви своей приспособили,- украсив деревьями, цветами и бассейном,- к этому образу в устах Спасителя?! Внести в нашу церковь Чертог Брачный - и была моя мысль»,- так объяснял свою позицию В.Розанов.
В тантризме подобные идеи не являются кощунством. Храмовый комплекс Кхаджурахо известен во всём мире своими каменными скульптурами, откровенно изображающими тантрические способы любви. «Христианство должно хотя бы отчасти стать фаллическим (дети, развод, т.е. упорядочение семьи и утолщение её пласта, увеличение множества семей)»,- считал В.Розанов.
Христианская культура наложила множество запретов на сексуальную сферу, что же касается Тантры, она открыто смотрит на естественное проявление инстинктов. Известный исследователь индийской культуры, автор «Энциклопедии йоги» Г.Фёрштайн отмечает, что тантризм пошёл дальше фрейдистской «сублимации» и предлагает свой термин - «суперлимация». Если сублимация - результат поведенческих стандартов общества, то суперлимация «базируется на просвещении сознания до уровня психосоматического процесса, который делает возможной саму сублимацию - результат процесса активизации праны и кундалини».
Несомненно одно - тантризм не был свободен от крайностей и упрощённого толкования, в нём всегда существовала тонкая грань между свободным волеизъявлением и распутством, возвышением над общественными нормами морали и истинным бессмертием, страстным поклонением богине в человеческом обличье и потаканиям своим слабостям.
Аксиома Тайной Доктрины
На близость идей тантризма кружку гафизитов указывает стихотворение М.Кузмина «Первый Адам»:
Йони-голубка, Йонины недра,
О, Иоанн Иорданских струй!
Мирты Киприды, Кибелины кедры,
Млечная мать, Маргарита морей!
Вышел вратами, немотствуя Воле,
Влажную вывел волной колыбель.
Берег и ветер мне! Что ещё боле?
Сердцу срединному солнечный хмель.
Произрастание - верхнему севу!
Воспоминание - нижним водам!
Дымы колдуют Дельфийскую деву,
Ствол богоносный - первый Адам!
Слово «йони» на санскрите означает женские гениталии, символ женского мироздания и божественной производящей силы. В учениях индийских тантр женщина всегда считалась воплощением божественной женской энергии. Фаллические культы известны лучше, чем культ Йони. Однако археологические раскопки свидетельствуют, что поклонение женскому половому органу имеет более древнее происхождение. Двуполое единство первоначального человечества - аксиома Тайной Доктрины. Как пишет Е.П.Блаватская: «Эзотеризм не ведает пола. Его Высшее Божество так же вне пола, как и вне формы: ни Отец, ни Матерь. И его первые проявленные существа, как небесные, так и земные, только постепенно становятся андрогинами, чтоб, наконец, разъединиться на два начала».
М.Кузмин описывает эзотерическим языком туманных метафор момент разъединения двуединого божества на два начала природы - мужское и женское. Акт рождения в тантризме считался первой инициацией, первым сексуальным посвящением в культ Йони. В космических терминах описывается топонимика женского тела: священные миртовые рощи богини Афродиты, которую называли Кипридой, так как она вышла из пены морской у острова Кипр. По одной из версий, она родилась из крови оскопленного Кроном Урана, которая попала в море и образовала пену. Афродита - богиня браков и родов, и это сближало её с Великой матерью богов Кибелой, которая требовала от своих служителей беспрекословного подчинения, забвения в безумном восторге и экстазе. Кибела - богиня мрачная и страшная. Неофит, решившийся стать жрецом её культа, обязан был полностью ей подчиниться, отречься от мирской жизни, совершив обряд оскопления. «Кибелины кедры» - роща кровавых подношений ненасытной богине.
Все высшие боги древности являются сынами матери, прежде чем они становятся сынами отца. Об этом говорят древние мифы Египта, Индии. Мать вначале рождает себе мужа, а затем уже делает его отцом, порождая от него сына. Упоминании Иордана отсылает к ритуалам гностических сект раннего христианства. Перейти Иордан означало об… Продолжение »
