ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
И
НИНА ПЕТРОВСКАЯ

Я думаю о любви... Всегда о любви.
Н. Петровская

... грустная и поучительная история состоявшегося поэта и несостоявшейся писательницы, из коей становится ясно, что не следует путать поэзию с жизнью и любовь с жертвой, и талант - не оправдание всему содеянному, и самоубийство - не способ заставить себя уважать...

Есть у Брюсова замечательный по изысканности венок сонетов "Роковой ряд". Сам по себе венок - это одна из труднейших поэтических форм, и не всякому удается совладать с ее жесткими правилами. Брюсову - мастеру стихотворения - потребовалось всего семь часов, чтобы создать в один день пятнадцать сонетов, составляющих этот венок, то есть, по подсчету самого автора, полчаса на сонет!

Каждое из стихотворений этого цикла посвящено реальным персонажам - женщинам, которых когда-то любил поэт.

Но автор не раскрыл, кому посвящены стихи, зашифровав имена. Но в одном случае определить адресата не трудно. В рукописи восьмого сонета упомянуто подлинное имя - "Нина".

Кого имел в виду поэт? Кто была та, про которую он спрашивал "Ты - ангел или дьяволица?" и о которой сказал так, как не говорил, пожалуй, ни об одной своей возлюбленной:

Ты - слаще смерти, ты желанней яда,

Околдовала мой свободный дух!

Современники без труда ответили бы на этот вопрос. Поэт подразумевал Нину Ивановну Петровскую.

Их отношения, длившиеся долгие семь лет, были известны всей литературно-художественной Москве. В жизни поэта они действительно сыграли заметную роль, но еще большее значение с трагическими последствиями имели для Петровской.

Нина окончила гимназию, потом зубоврачебные курсы. Вышла замуж за владельца издательства "Гриф" и, оказавшись в кругу поэтов и писателей, начала пробовать силы в литературе, хотя дар ее был не велик, если судить по сборнику рассказов "Sanctus amor", походивших скорее на беллетризованный дневник. Нельзя было сказать о ней, что она красива, но назвать милой - несомненно. И еще была она, как говаривали в пушкинский век, чувствительной. Блок, знавший Нину, считал ее довольно умной, но почему-то относился к ней с жалостью. Ходасевич, друживший с Ниной более четверти века и оставивший воспоминания о ней, писал, что жизнь свою она сразу захотела сыграть - и в этом, по существу ложном, задании осталась правдивой и честной до конца. Из своей жизни она сделала бесконечный трепет, из творчества - ничто. Искуснее и решительнее других создала она "поэму из своей жизни".

В блистательном вихре московской жизни той поры Нина сразу стала играть заметную роль. Иначе говоря, пришлась ко двору московской богеме с ее увлечениями картами, вином, спиритизмом, черной магией и прочей чертовщиной и одновременно культом эротики, бурлившей под соблазнительным и отчасти лицемерным покровом мистического служения Прекрасной Даме.

Очень скоро и как-то непроизвольно у нее возник роман с поэтом-символистом Андреем Белым. Похоже, она испытывала неподдельную страсть. Это еще более привлекло к ней внимание. Интерес к личной жизни модных писателей, как скажет она сама, набухал тогда пикантными сплетнями, выдумками, россказнями небылиц. Но отношения с Белым длились недолго. Увлечение поэта так же быстро угасло, как и вспыхнуло.

"Он бежал от Нины, чтобы ее слишком земная любовь не пятнала его чистых риз. Он бежал от нее, чтобы еще ослепительнее сиять перед другой" - так описал впоследствии этот разрыв поэт Владислав Ходасевич.

И тогда, совершенно неожиданно, как шквал, в ее мир ворвался Брюсов. Он вошел в ее жизнь, чтобы остаться в ней навсегда - вечно. Впрочем, слова эти она произнесет позже. Поначалу же сблизилась с Брюсовым, преследуя чисто женскую цель - отомстить Белому и, возможно, в тайной надежде вернуть его, возбудив ревность. Или искала в новой привязанности просто утешения.

Для нее год их встречи стал годом воскресения: она по-настоящему полюбила, осознав, что все предыдущее было лишь всполохом, сверкнувшим и погасшим оставившим в душе лишь неприятный осадок, нечто вроде похмелья.

И для Брюсова это был год бури, водоворота. Исполнилась и его огненная мечта. Пришла любовь, о которой он писал в стихах, но не знал никогда, пришла женщина, о которой он только мечтал и читал в книгах. "Никогда, - скажет он, - не переживал я таких страстей, таких мучительств, таких радостей". И признается, что страдания той поры воплощены в стихах его книги "Stephanos" ("Венок"). Как Орфей, он увлек свою Эвридику, повел ее "тропой мятежной".

Выше! выше! все ступени,

К звукам, к свету, к солнцу вновь!

Там со взоров стают тени,

Там, где ждет моя любовь!

В этот же период он мечтает предаться своему давно задуманному роману, который назовет "Огненный ангел" - "правдивую повесть, в которой рассказывалось о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки"...

"Чтобы написать Твой роман, - так он называет теперь будущую книгу в письмах к Нине, - довольно помнить Тебя, довольно верить Тебе, любить Тебя". Он осознает, что в силах создать нечто значительное, выдающееся, и желает броситься в работу с головой. Он просит ее быть его руководителем, его маяком, его ночным огонечком и здесь, как и в мире любви. "Любовь и творчество в прозе - это для меня два новых мира, - с откровенностью неофита пишет он ей. - В одном ты увлекла меня далеко, в сказочные страны, в небывалые земли, куда проникают редко. Да будет то же и в этом другом мире".

Нина Петровская, по натуре противоречивая, чувственная, истеричная, склонная к экзальтации и мистике, как нельзя лучше подходила к образу главной героини романа. С нее Брюсов и писал свою Ренату. Это подтверждала и она сама. Он нашел в ней много из того, что требовалось для романтического облика ведьмы: отчаяние, мертвую тоску по фантастически-прекрасному прошлому, готовность швырнуть свое обесцененное существование в какой угодно костер, вывернутые наизнанку, отравленные демоническими соблазнами религиозные идеи и чаяния. И еще - оторванность от быта и людей, почти что ненависть к предметному миру, органическую душевную бездомность, жажду гибели и смерти.

Про Брюсова часто говорили, что он все считал лишь поводом к творчеству - "скорбь венчал сонетом иль балладой". Так было и в этот раз. Он и себя обирал для героя романа Рупрехта, а А.Белого, в тот момент своего лютого антагониста (разрыв с ним чуть было не закончился дуэлью), изобразил под именем Генриха, наделив его не только внешностью прототипа - голубыми глазами и золотистыми волосами, но и многими чертами характера.

Сама Нина очень скоро вошла в роль его героини и играла ее вполне серьезно. Ей казалось, что она и в самом деле вступила в союз с дьяволом, и чуть ли не верила в свое ведовство. Заявляла, будто хочет умереть, чтобы Брюсов списал с нее смерть Ренаты, и тем самым стать "моделью для последней прекрасной главы".

Летом 1905 года они совершили поездку на финское озеро Сайма, где испытали дни сбывшегося счастья и откуда Брюсов привез цикл любовных стихов. Он писал ей, вспоминая это время: "То была вершина моей жизни, ее высший пик, с которого, как некогда Пизарро, открылись мне оба океана - моей прошлой и моей будущей жизни. Ты вознесла меня к зениту моего неба. И ты дала мне увидеть последние глубины, последние тайны моей души. И все, что было в горниле моей души буйством, безумием, отчаяньем, страстью, перегорело и, словно в золотой слиток, вылилось в любовь, единую, беспредельную, навеки".

"Сораспятая на муку", она любила с одержимостью, самозабвенно, требуя и от него полной самоотдачи. "Все или ничего" - таков ее девиз. У нее не было цели в жизни вне его. В своем максимализме чувств она хотела, чтобы весь он, безраздельно, принадлежал только ей. Такой была сама, всегда, во всем хотела походить до конца, до предела и от других требовала того же.

Ее сжигало чувство ревности к его творчеству, сознание своего бессилия как-то воздействовать на него. Она не хотела понять: как это можно клясться в любви, обожать женщину и признавать, что еще в большей мере поклоняешься иному божеству.

Временами он тяжело переживал эту свою слепую подчиненность другой всепоглощающей страсти и в отчаянии писал, что ему нужно какое-то воскрешение, перерождение, огненное крещение, чтобы стать опять самим собой. "Милая, девочка, счастье мое, счастье мое! Брось меня, если я не в силах буду стать иным, если останусь тенью себя, призраком прошлого и неосуществленного будущего".

Постепенно любовь для него превращалась в перегоревшую страсть. Он явно ее успокаивал, а быть может, осторожно готовил к расставанию, поскольку опасался резкого разрыва, зная ее болезненную душевную взвинченность, способность на все.

Не желая смиряться с мыслью о потере любимого, Нина решила прибегнуть к испытанному средству многих женщин: к ревности. Она кокетничала с молодыми людьми - завсегдатаями литературных салонов - на глазах у Брюсова, целовалась с ними, они уводили ее из душных гостиных в ночь... Вначале не изменяла всерьез, дразнила, пыталась вернуть тепло отношений, потом изменила - раз, другой, третий...

Он отвернулся, стал чужим, холодным.

Тяжесть разрыва была невыносимой, и, чтобы бежать от мыслей о самоубийстве, Нина попробовала морфий. Вино и наркотики подорвали ее здоровье, врачи чудом вернули ее с того света. Когда вернули, решила уехать из России - бесповоротно, навсегда.

Был холодный ноябрьский день.

Паровоз стоял под парами, вот-вот должен был прозвучать сигнал к отправлению.

Едва не опоздавший на проводы Ходасевич застал Брюсова и Петровскую уже сидящими в купе. На глазах у них блестели слезы, на полу стояла початая бутылка коньяка - "национального" напитка московских символистов. По очереди они пили прямо из горлышка, обнимались, целовались и плакали.

Вначале Нина жила в Италии, потом во Франции.

Отсюда продолжала писать Брюсову экзальтированные письма, по-прежнему полные любовных излияний и претенциозно подписанные: "та, что была твоей Ренатой".

Ей захотелось посетить Кельн, где пребывала героиня "Огненного ангела", и она распростерлась на плитах кельнского собора, "как та Рената, которую ты создал, а потом забыл и разлюбил". В эти минуты она пережила всю их жизнь, вспомнила дни счастья, а "в темных сводах дрожали волны органа, как настоящая похоронная песнь над Ренатой", и ей слышался гортанный, клокочущий голос ее кумира:

Вспомни, вспомни! луч зеленый

Радость песен, радость плясок!

Вспомни, в ночи - потаенный

Сладко-жгучий ужас ласк!

В 1913 г., находясь в состоянии жесточайшей депрессии, она выбросилась из окна гостиницы на бульваре Сен-Мишель. Осталась жива, но сломала ногу и стала хромой.

Как бы полное перевоплощение Нины Петровской в образ брюсовской героини наступило после того, как она перешла в католичество. "Мое новое и тайное имя, записанное где-то в нестираемых свитках Santa Pietro, - Рената", - сообщала она Ходасевичу. Это был шаг отчаяния, но еще не финал.

"Война застала ее в Риме, где прожила она до осени 1922 г. в ужасающей нищете. Она побиралась, просила милостыню, шила белье для солдат, писала сценарии для одной кинематографической актрисы, опять голодала. Пила. Перешла в католичество.

Европу сотрясали революции.

В России шла к завершению Гражданская война.

Валерий Брюсов не скрылся, не замкнулся в душном декадентском мирке, напротив, он был в гуще событий. В 1919 г. вступил в Коммунистическую партию, стал депутатом Моссовета, ректором Высшего литературно-художественного института, профессором Московского университета.

Череда новых поклонниц и возлюбленных прошла перед ним, как сон, и канула в Лету, забылись лица и имена. И лишь одно имя сияло ярко и неизменно на темном небосклоне его судьбы - Нина.

Валерий понимал, что к прошлому возврата нет, что никогда больше не увидит он милых, дорогих сердцу глаз и, смертельно тоскуя, постепенно пристрастился к морфию...

"В конце 1919 г. мне случилось сменить его на одной из служб, - вспоминал Владислав Ходасевич. - Заглянув в пустой ящик его стола, я нашел там иглу от шприца и обрывок газеты с кровяными пятнами".

В октябре 1924 г. Валерий Брюсов умер.

Нина пережила его ненадолго.

В один из февральских дней 1928 года Петровская открыла газовый кран в номере гостиницы, где жила. Мучительный, страшный эпилог ее жизни, длящийся многие годы, наконец оборвался. Ей казалось, что смертью она искупает всю жизнь, и, как Рената, умирая, говорила Рупрехту, так и она мысленно шептала: "Я тебе все прощаю".

На чужбине она была чужая, одинокая, на родине ее забыли. И лишь в посвящённых ей стихах Брюсова живет ее трагический образ:

Мой дар - святой, мой дар - поэта,

Тебя он выше всех вознес.

 

 

Пушкина, и Маяковского - к гибели привела любовь. Но есть ли в этом вина их любимых женщин? Почему многие считают, что и тому, и другому нужно было выбрать себе другую? Какие же они были - любимые женщины поэтов?

Наталья Николаевна Гончарова.

 

Жена гения. Женщина эта вызывает настолько разные и противоречивые оценки среди пушкинистов, биографов Пушкина, что, опираясь на их труды, сложно составить о ней определенное мнение.

Одни мифологизируют образ Натальи, наделяя ее такими качествами, о существовании которых у себя и сама Наталья, скорее всего, не догадывалась. Ее называют «первой европейской красавицей», лучшей наездницей в Петербурге, лучшей шахматисткой столицы, обыгравшей известного иностранного мастера. Некоторые сообщают о больших успехах Натальи в литературе и журналистике, а также о немалых способностях в математике. Говорят о ее высокой духовности и даже о святости и неземной сущности.

Другие считают Наталью слишком практичной и бездуховной, обладающей недалеким умом. Они опровергают почти все сказанное защитниками Натальи. Большие успехи в литературе и журналистике?! Да Наталья была просто ужасно неграмотна. Однажды Пушкин попросил ее переписать французский текст записок Екатерины II. Она переписала девять страниц, но сделала такое количество ошибок, что мужу пришлось отказаться от ее услуг. Сохранившиеся письма Натальи говорят об ее ужасном письменном русском. Да и в шахматы она лишь училась играть - осваивала названия фигур и ходы. Наездницей она, действительно, была неплохой, однако далеко не лучшей в столице.

Но в первую очередь всех, пишущих о Наталье, интересует ее роль в дуэли, ее виновность или невиновность. Первые считают Наталью безвинной жертвой обстоятельств. Уверены, что она была честна перед мужем - измены не было. Другие разносят моральный облик Натальи в пух и прах - и влюблена-де она была в Дантеса, и физическая измена имела место быть. Однако были найдены письма Дантеса к своему приемному отцу, в которых молодой француз поведал о разговоре с Натальей Пушкиной: она призналась в своих глубоких чувствах к нему, но дала понять, что изменять своему супругу не намерена.

Некоторые идут еще дальше и заявляют, что Дантес был лишь прикрытием для Николая 1. Вересаев в своей книге «Спутники Пушкина» говорит о большой вероятности того, что «у Николая завязались с Натальей очень нежные отношения, результаты которых пришлось покрыть браком с покладистым Ланским». То есть, по его мнению, отношения эти завязались после смерти Пушкина. Но начало им было положено еще при жизни поэта. Да и гибель его нужна была императору лишь для того, чтобы убрать с пути слишком непокорного и гордого соперника.

Марина Цветаева писала: «Нет в Наталье Гончаровой ничего дурного, ничего порочного... Было в ней одно: красавица. Только - красавица, просто - красавица... Голая красота, разящая, как меч. И сразила». Цветаева снимает с Натальи вину за смерть поэта. Гибель Пушкина, по мнению Марины, была предначертана ему с колыбели, а потому Наталья - не причина, а лишь повод.

Перед смертью Пушкин сказал жене: «Ты ни в чем не виновата!» Он действительно любил свою «Мадонну», «Музу», «царицу», «ангела», «женку», «душку», «бой-бабу» и не считал ее виновной в том, что произошло.

ЛИЛЯ БРИК

Лиля Брик являлась едва ли не самой приметной женщиной в истории нашей литературы, она была музой и возлюбленной поэта Владимира Маяковского. Такие выдающиеся люди ХХ века, как Арагон, П. Неруда, М. Шагал, Ф. Леже, М.Плисецкая дружили с ней.

Красавицей ее нельзя было назвать, но эта весьма привлекательная женщина, умела одеться со вкусом и преподнести себя так, что все ее недостатки уходили на второй план. Обаяние ее было необыкновенным, оно выражалось в уме, во взгляде, в умении слушать собеседника, в разговоре и даже в походке. И если она хотела завести с кем-то романтические отношения, то удавалось ей это с необыкновенной легкостью. В ней была загадка, которую никто не смог разгадать, поэтому имя ее до сих пор обрастает небылицами и легендами.

 

ГРАЖДАНСКАЯ ВДОВА МАЯКОВСКОГО. ЛИЛЯ БРИК.

 

 

Лиля Брик, вероятно, самая знаменитая женщина XX века, о ней сняты фильмы, написаны книги и статьи. Но одна из главных загадок этой женщины - как смогла она в течение десятков лет гипнотизировать тех, кто общался с ней или интересовался ее жизнью и личностью? Ведь все без исключения книги, статьи или сценарии были написаны на основании только одного источника - воспоминаний самой Лили Брик.

 

Существует легенда, что одним из первых почитателей чарующей красоты Лили стал сам Федор Шаляпин. Великий певец проезжал по Петровке на тройке, когда увидел идущих по тротуару женщину и девочку. Сраженный очарованием незнакомок, Шаляпин приказал кучеру остановиться и пригласил дам на свой спектакль в Большой.

Но главным мужчиной в жизни Брик принято считать Владимира Маяковского, провозглашавшего: «Если я чего написал, если чего сказал - тому виной глаза-небеса, любимой моей глаза. Круглые да карие, горячие до гари...»

Лиля Юрьевна умела оценить гениальный дар поэта, но всю жизнь любила другого человека - Осипа Брика. Они впервые увиделись, когда ей было 13 лет, а ему - 17. Лиля влюбилась сразу, а Брик оставался равнодушным.

Годы спустя Лиля Юрьевна будет вспоминать: «С горя у меня полезли волосы и начался тик. В это лето за мной начали ухаживать, и в Бельгии мне сделал первое предложение антверпенский студент Фернан Бансар. Я разговаривала с ним о Боге, любви и дружбе. Русские девочки были тогда не по годам развитые и умные. Я отказала ему...

По возвращении в Москву я через несколько дней встретила Осю в Каретном Ряду. Мне показалось, что он постарел и подурнел, может быть, от пенсне, в котором я его еще не видела. Постояли, поговорили, я держалась холодно и независимо и вдруг сказала: «А я вас люблю, Ося».

С тех пор это повторялось семь лет. Семь лет мы встречались случайно, а иногда даже уговаривались встретиться, и в какой-то момент я не могла не сказать, что люблю его, хотя за минуту до встречи и не думала об этом. В эти семь лет у меня было много романов, были люди, которых я как будто любила, за которых даже замуж собиралась, и всегда так случалось, что мне встречался Ося и я в самый разгар расставалась со своим романом. Мне становилось ясным даже после самой короткой встречи, что я никого не люблю, кроме Оси».

Когда в феврале 1945 года Осип Брик умрет от сердечного приступа на пороге их общей квартиры (несмотря на официальный развод, Осип Максимович и Лиля Юрьевна продолжали жить одним домом), она скажет: «Когда не стало Маяковского - не стало Маяковского, а когда умер Брик - умерла я».

Она вообще иногда говорила вещи, которые коробили почитателей поэта. Так, получив известие о самоубийстве Маяковского, Лиля первым делом поинтересовалась, из какого пистолета он застрелился. Услышав, что выстрел был произведен из браунинга, облегченно, как показалось многим, вздохнула: «Хорошо, что не из револьверчика. Как бы некрасиво получилось - большой поэт и из маленького пистолета».

Припоминают Брик и ложное известие о свадьбе парижской возлюбленной Маяковского Татьяне Яковлевой на виконте дю Плесси. Поэт мечтал вырваться к Яковлевой в Париж, никак не мог получить разрешение на выезд и сильно из-за этого страдал. В один из дней, оказавшись в квартире Бриков, он стал свидетелем, как Лиле принесли письмо от ее сестры Эльзы, вышедшей замуж за француза и потому жившей во Франции.

Лиля Юрьевна немедленно достала из конверта послание и в конце его, как бы случайно, прочла известие о грядущей свадьбе, о которой Эльза просила «Володе не сообщать». Разумеется, Маяковский был взбешен, выбежал из комнаты и пару дней не появлялся у Бриков.

О том, что на момент написания письма ни о какой свадьбе не было и речи, стало известно лишь много лет спустя. Яковлева, как оказалось, наоборот, ждала Маяковского в Париже и, только узнав о том, что тот не приедет, дала согласие на брак с дю Плесси. Почему в письме Эльзы появились строки о браке Татьяны, можно только гадать.

Кто-то считает, что таким образом Брик попыталась вновь обратить Маяковского под свое влияние, которое до его увлечения Яковлевой было безграничным. Поэт впервые за долгие годы вдруг посвятил свои стихи не Лиле, а другой женщине. Хотя до этого писал: «Надо мной, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа».

Однажды в ответ на его неизменную фразу о том, что «Лиля всегда права», кто-то из друзей шутливо поинтересовался: «Даже тогда, когда она говорит, что шкаф стоит на потолке?» Маяковский тут же парировал: «Если шкаф находится в квартире на втором этаже, то с позиции первого этажа он, конечно, стоит на потолке».

Возможно, сообщив в Москву, что сердце парижской избранницы не свободно, Эльза решила помочь сестре. В том, что Маяковский «случайно» подслушает не предназначавшиеся его уху строки, она не сомневалась.

Поначалу в Маяковского была влюблена именно Эльза. И в дом Бриков поэта привела тоже она, заставив Лилю и Осипа послушать его стихи. Судьбоносное знакомство состоялось в июле 1915 года. Маяковский назовет этот день «радостнейшей датой» своей жизни.

Закончив читать, поэт взял тетрадь и на глазах влюбленной в него Эльзы спросил разрешения посвятить стихи... Лиле. Брик разрешение дала, но осталась неравнодушна только лишь к поэтическому дару Маяковского.

Через полвека она напишет в мемуарах: «Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня, это было нападение. Два с половиной года у меня не было спокойной минуты - буквально. Я сразу поняла, что Володя гениальный поэт, но он мне не нравился. Я не любила звонких людей - внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его - Маяковский - такая звучная и похожая на псевдоним, причем на пошлый псевдоним».

Лишь через несколько лет у Лили и поэта начнется роман. В память о котором влюбленные обменялись кольцами, на которых были выгравированы три буквы: «Л, Ю, Б». Представляющие из себя инициалы Лили Юрьевны, эти буквы, если читать их по кругу, складывались в бесконечное признание - люблюблюлюблю.

Иногда Маяковский, появляясь в таком кольце на публике, получал записки: «Тов. Маяковский! Кольцо вам не к лицу». Со свойственным ему юмором и быстротой реакции он отвечал, что потому и носит его не в ноздре, а на пальце. А через какое-то время стал использовать кольцо как брелок на ключах.

В посмертной записке Маяковский назовет Брик членом своей семьи и попросит отдать «оставшиеся стихи Брикам, они разберутся». После знаменитой резолюции Сталина о том, что «Маяковский был и остается величайшим поэтом нашей эпохи», Лиля Юрьевна стала получать солидные гонорары за публикацию произведений поэта.

Кстати, передать письмо Сталину о том, что работы Маяковского незаслуженно предаются забвению, Брик удалось через своего мужа, одного из руководителей НКВД Виталия Примакова. Вскоре генерала Примакова арестуют и вместе с Тухачевским и Якиром, как врага народа, расстреляют. Лиля Юрьевна тоже ждала ареста - как член семьи осужденного. Она даже перепишет свой дневник, вычеркнув из него все, что касалось опального супруга. Однако в отношении Брик никаких репрессий не последовало. Официально признанную музу Маяковского тронуть не посмели. А о том, что в посмертной записке было указано имя еще одной возлюбленной поэта - актрисы Вероники Полонской - предпочли поскорее позабыть...

Отношение к Лиле Юрьевне в литературных кругах было неоднозначным. Анна Ахматова так описывала 38-летнюю Брик: «Лицо несвежее, волосы крашеные и на истасканном лице наглые глаза». По Москве ходили слухи о том, что Лиля и Осип - агенты НКВД, благодаря чему могут беспрепятственно разъезжать по миру. И что неспроста в день гибели Маяковского их не было в России. Говорят, что даже родная мать относилась к старшей дочери с неприязнью - не могла простить ей то, что она увела у Эльзы Владимира Маяковского, которого та любила до последнего дня своей жизни.

В своей жизни Брик пыталась заниматься многим - снималась в кино, была моделью, танцевала, ваяла скульптуры. Но в историю вошла как человек, обладающий уникальным даром распознавать таланты. Она была одной из первых, кто пригласил в гости Булата Окуджаву и предложил записать его песни на магнитофонную ленту. Она помогла знаменитому режиссеру Сергею Параджанову, оказавшемуся за тюремной решеткой.

В свои 86 лет Лиля Брик была окружена не только старыми друзьями, но и молодежью. Попасть в дом легендарной женщины мечтали все. Василий Катанян писал в своей книге: «У нее был «талант жить». В это понятие входили и уютный, красивый дом, радушное гостеприимство, умение угостить, собрать вокруг интересных людей, вести беседу так, чтобы собеседники опять и опять захотели ее увидеть. И хотели!»

Если она хотела пленить кого-нибудь, то легко достигала этого. А нравиться она хотела всем - молодым, старым, мужчинам, женщинам, детям. Это была ее судьба - нравиться! Рассказывают, что, когда кто-то из мужчин был ей особенно симпатичен, голос Лили становился молодым и задорным. Но как только она теряла интерес к человеку, то переставала обращать внимание на подобные детали.

К 85-летнему юбилею легенды великий Ив Сен-Лоран специально изготовил потрясающее платье, которое и преподнес Брик в подарок.

«Лиля обладала волшебной палочкой и великодушно касалась ею тех, кто выражал определенные взгляды и убеждения, кто был талантлив и неповторим, кто был смел, дерзок, нежен и беззащитен», - так писали о Брик французы в книге о ста самых знаменитых женщинах мира.

Из жизни Лиля Юрьевна ушла добровольно, приняв несколько таблеток нембутала. Становиться после перелома шейки бедра обузой своим близким она не захотела. Согласно завещанию, ее прах был развеян в живописном районе Подмосковья - около Звенигорода...

 

Муза с хлыстом (статья была опубликована в газете "В новом свете'от 17 - 23 июля 1998 года)

Но Лиля имела какую-то мистическую власть - и над ним, и над мужем, и над всем, что ее окружало. Вот случай.

"На одном из заседаний журнала "Новый ЛЕФ", где председательствовала Лиля Юрьевна, Осип Брик начал отчитывать Пастернака за то, что тот напечатал стихотворение в каком-то другом журнале. Пастернак имел весьма жалкий вид, оправдывался совершенно по-детски и, казалось, вот-вот расплачется. Маяковский просил Пастернака не нервничать, успокоиться: ну, мол, нехорошо получилось, с кем не бывает. И вдруг раздался резкий голос Лили. Перебив Маяковского, она начала просто орать на Пастернака. Все растерянно молчали, только Шкловский не выдержал и крикнул ей то, что, по всей вероятности, думали многие:

- Замолчи! Знай свое место. Помни, что здесь ты только домашняя хозяйка!

Немедленно последовал вопль Лили:

- Володя! Выведи Шкловского!

Что сделалось с Маяковским! Он стоял, опустив голову, беспомощно висели руки, вся фигура выражала стыд, унижение. Он молчал. Шклов¬ский встал и уже тихим голосом произнес:

- Ты, Володечка, не беспокойся, я сам уйду и больше никогда сюда не приду.

Он ушел, а Маяковский все так же молчал..."

Это молчал человек, обычно привыкший говорить. Хулиган, горлопан, легко усмирявший толпы разъяренных зевак. Никого и ничего не бояв¬шийся, заставлявший краснеть и заикаться самых бойких острословов. Кроме... "Надо мной, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одно¬го ножа". И еще: "Лиля всегда права", - так говорил он.

Они познакомились в 1915 году. Маяковский тогда ухаживал за младшей сестрой Лили Эльзой, ставшей впоследствии французской писа¬тельницей Эльзой Триоле. Однажды он навестил Эльзу у Бриков. Читал "Облако в штанах". Именно в тот вечер Маяковский увидел Лилю впервые. И полюбил - сразу и навсегда. Она вспоминала: "Это было нападе¬ние. Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты - буквально. Меня пугала его напористость, рост, его громада, неуемная, необузданная страсть. Любовь его была безмерна. Когда мы познакомились, он сразу бросился бешено за мною ухаживать, а вокруг ходили мрачные мои поклонники. Я помню, он сказал: "Господи, как мне нравится, когда мучаются, ревнуют..."

 

Не знаю, мог ли он предположить, какой вихрь мучений и ревности обрушится вскоре на него самого.

Они обменялись кольцами - Маяковский носил кольцо с инициалами, подаренное Лилей. Она приняла от него в подарок кольцо с гравировкой "Л.Ю.Б." - Лиля Юрьевна Брик. Монограмма читалась как слово "люблю".

Это была странная семейка. Заг¬лянуть за порог их спальни стремились многие, липкие сплетни окружали их. Но ситуацию, шокировавшую добропорядочных граждан, Лиля Брик обыграла со свойственной ей непосредственностью. В те времена свободных нравов и любовных теорий типа "стакана воды" никаких объяснений не требовалось. Позже, когда коммунистическая мораль или людское любопытство доконали даже невозмутимую Лилю, она сформулировала все просто: мы дружили.

Близкие родственники по сей день утверждают, что на момент знакомства с Маяковским брак Лили и Осипа уже распался. Якобы они уже два года фактически были в разводе, но оставались в дружеских отноше¬ниях и жили в одной квартире. Сама же Лиля признавалась, что только через три года она "могла с уверенностью сказать" мужу, что они с Маяковским любят друг друга: "Мы с Осей больше никогда не были близки физически, так что все сплетни о "треугольнике", "любви втроем" и т.д. - совершенно не похожи на то, что было. Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сы¬на. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе. И я не могла не любить Володю, если его так любил Ося". Эта женщи¬на обладала даром одухотворять все, что ее окружало. Вплоть до платьев, шпилек для волос и записных книжек, которые она в изобилии дарила поэту.

Однако, по всей вероятности, реальные события были далеко не столь романтичны. Или наоборот, куда более романтичны.

Лиля никогда не была ангелом. Это знали все. Увлекалась легко, влюблялась пылко. Из-за одного знаменитого актера даже пыталась травиться. О ее связях и страстях ходи¬ли легенды. Она пользовалась неве¬роятным успехом у мужчин. Даже Ва¬силий Катанян, сын последнего мужа Лили, признавал "ее раскованное поведение и вольные взгляды": "Если … Продолжение »